Линкор «Чесма» на Мурмане. Один день в истории

105 лет назад, 3 января 1917 года, в Кольском заливе на рейде Мурманска, рядом с крейсером «Варяг», встал на якорь линкор «Чесма», совершивший переход с Дальнего Востока и включенный в состав Флотилии Северного Ледовитого океана.

На фото: «Чесма» в районе Абрам-мыса (1917).

А теперь подробнее о пребывании знаменитого линкора на Севере в версии известного мурманского краеведа Владимира Сорокажердьева.

«Полтава» – «Чесма»

Этот корабль имел несколько названий. Сначала – “Полтава”. Он относился к классу эскадренных броненосцев. Заложен на эллинге Нового адмиралтейства в Санкт-Петербурге 7 мая 1892 года, вступил в строй четыре года спустя. В тот же день заложили еще два однотипных корабля – “Петропавловск” и “Севастополь”, оба они погибли при обороне Порт-Артура в 1904 году. “Полтаву” в составе 1-й Тихоокеанской эскадры в сражениях с японским флотом ожидала та же участь. Сначала от прямого попадания снаряда и детонации боезапаса броненосец сел на дно внутреннего рейда Порт-Артура, а в ночь на 20 декабря 1904 года при сдаче крепости окончательно был подорван экипажем. Через полгода японцы корабль подняли, восстановили, назвали “Танго”.

На Север

Первая мировая война вызволила “Полтаву” из плена. Для обороны нового порта в Семеновской бухте, Романова-на-Мурмане, для союзных перевозок на Севере создавался отряд боевых кораблей, который мог бы противостоять нападению германского флота. В начале 1916 года Морское министерство выкупило у Японии броненосцы “Полтава”, “Пересвет” и крейсер “Варяг”. Все корабли в тот же год отправились на Север из Владивостока через три океана. Первым в ноябре в Кольский залив пришел легендарный “Варяг”.

Еще во Владивостоке “Танго” переименовали и переквалифицировали в линкор “Чесма”. Принимать его по железной дороге из Севастополя приехали 600 моряков во главе с капитаном I ранга Василием Черкасовым. Он стал командиром корабля. Из переписки с Андреем Эбергардом, командующим Черноморским флотом, известно, как неприязненно черноморцев встретили моряки-дальневосточники, обозвав их “желтолицыми”, как неохотно помогали готовить “Чесму” к переходу на Север.

Более благосклонно к нуждам чесменцев отнеслись англичане – союзники в первой мировой войне: в ноябре 1916 года в Ливерпуле они устранили все неисправности, полученные при полукругосветном плавании. 28 декабря корабль покинул последний союзный порт и в 15 часов 3 января 1917 года бросил якорь на рейде Романова-на-Мурмане. В тот же день после аудиенции у командующего сводным отрядом флотилии Северного Ледовитого океана А.И. Бестужева-Рюмина Черкасов записал в рапорте: “В настоящее время корабль находится в полном боеспособном состоянии; таковое будет поддержано, если личный офицерский состав его будет сохранен и будет знать, что он имеет определенное боевое значение. В противном же случае поддерживать корабль в этом состоянии будет чрезвычайно трудно или даже невозможно. Сейчас корабль силен не своими боевыми качествами, а духом его личного состава, сильно сплотившегося в продолжительном плавании”.

Революция

Увы, дух боеспособности и товарищества утеряли в течение года, после двух сильнейших потрясений: падения монархии и большевистского переворота. На экипаж “Чесмы” сильно повлияли революционные настроения матросов крейсеров “Аскольд” и “Варяг”. А монолит офицерства дал трещину после неожиданных смертей: сначала начальника Отряда судов обороны Мурманского укрепрайона А.И. Бестужева-Рюмина (флаг держал на “Чесме”), а затем и самого Главнамура контр-адмирала К.Ф. Кетлинского, застреленного матросами в отместку за смерть товарищей в Тулоне.

Сразу же после октябрьских событий в Петрограде несколько матросов “Чесмы” написали заявление в судовой комитет о создании вооруженного отряда “для охраны завоеваний революции”. В четвертом пункте заявления говорилось: мол, пусть рабочее правительство нам подскажет, куда наш отряд может двинуться для уничтожения “палачей революции”. А в январе 1918 года на общем собрании матросы “Чесмы” одобрили роспуск Учредительного собрания и поддержали III  Всероссийский съезд Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов. Делегатом съезда был чесменец Григорий Иванович Радченко, член Центрального комитета Мурманской флотилии (Центромура). Собственно, этот комитет и являлся главной властью на Мурмане, держался особняком от Архангельска, от Центрального комитета флотилии Северного Ледовитого океана (Целедфлота) и находящегося там штаба военно-морских сил на Севере. Само выражение “Мурманская флотилия”, а не официальное название “Флотилия Северного Ледовитого океана” говорило об этой обособленности. Еще бы! Какая сила находилась тогда в Кольском заливе – линейный корабль, два крейсера, эскадренные миноносцы. С этой силой считалось и английское командование, заинтересованное в поддержании боевого духа русских моряков. И оно нашло аргументы – уговорило руководителей Центромура и Мурманского Совдепа М.А. Ляуданского и А.М. Юрьева заключить договор с англо-французским командованием, что означало интервенцию и разрыв с ленинским правительством.

Плавучая тюрьма

Через два дня рассерженный Ленин объявил председателя Мурманского Совдепа Юрьева врагом народа. Какого народа – не уточнил, а между тем на Мурмане тогда основное население составляли моряки да солдаты и рыбаки-сезонники.

В то время Григорий Радченко находился в Москве на очередном съезде Советов. По возвращении в Мурманск ни Центромура, ни Совдепа не застал, хозяйничали белая власть и интервенты. Радченко арестовали, посадили в Печенгскую тюрьму, столь ярко описанную писателем Валентином Пикулем в романе “Из тупика”. Там Радченко встретился с членами Центромура, среди них находился сослуживец с “Чесмы” матрос   2-й статьи Арсений Нохрин. Начались их скитания по этапу: Печенга – Александровск и… “Чесма”. Да, линкор стал плавучей тюрьмой, нижние помещения их родного корабля превратились в тюремные камеры. Охраняли заключенных английские морские пехотинцы, среди них попадались сочувствующие, а среди арестантов – знающие английский язык. Общие политбеседы продолжались до 27 декабря 1918 года, когда несколько арестованных, переодевшись в матросскую форму, бежали с корабля. Бежал и Иван Иванович Подвойский – брат Николая Подвойского, видного большевика, соратника Ленина. Занесло его на Мурман по делам снабжения Рабоче-Крестьянской Армии.

Радченко к тому времени освободили по болезни, а Нохрин не захотел расставаться с кораблем. О побеге товарищей рассказал следующее: “В назначенный день арестованные сумели отвлечь внимание английских часовых. Кто-то раздобыл патефон, поставили пластинку с английской песней. Услышав ее, солдаты сразу же подошли к патефону и начали петь, оставив свои посты. Мы только этого и ждали. Пока несколько раз меняли пластинку, семеро наших товарищей выбрались через башенное отделение и междудонное пространство в машинный отсек, где несли вахту русские моряки. Они снабдили бежавших матросской одеждой, и те незаметно сошли на берег”.

После побега тюремный режим на “Чесме” ужесточился: сократили паек, отменили прогулки на палубу, запретили всякое общение с охраной, часовых офицеры даже обыскивали. В ответ заключенные письменно предъявили несколько требований, после их неприятия объявили голодовку. На шестой день британское командование согласилось обитателям тюрьмы улучшить условия: добавили к ежедневному пайку 100 граммов консервированного мяса, разрешило прогулки на 15 минут. Публика на “Чесме” сидела разношерстная, преобладали большевики и кадеты, постоянно спорили. Эти яростные споры и скрашивали долгие зимние вечера.

Архангельск и… конец

А на берегу назревали серьезные события. Весной 1919 года интервенты засобирались домой, стали привлекать заключенных для погрузки кораблей, иногда людей возили работать на берег. Вскоре англичане покинули корабль, часть арестованных белая власть разместила в городе в специальных бараках, остальным, небольшевикам, предложила остаться на “Чесме”, готовить ее к переходу в Архангельск. Остался и Нохрин, так как не имел никаких документов, да и свыкся с кораблем, на котором начал службу еще во Владивостоке.

В июле 1919 года “Чесму” перевели в Архангельск. Линкор представлял уже слабую боевую единицу. Половину имущества растащили, артиллерия бездействовала:  когда в феврале 1920 года хотели пальнуть по судам, увозящим генералов Миллера и Мурашевского с их штабами, то в погребах не нашлось ни единого снаряда. С приходом красных частей офицеры разбежались, матросы расслабились, на борту царила анархия.

Последним белым офицером “Чесмы” был капитан II ранга Карпоносов, в дальнейшем здесь командовали комиссары. До августа 1922 года Арсений Нохрин временно исполнял обязанности старшего помощника. В дальнейшем плавал на гидрографических судах, в годы войны защищал Мурманск, был главным капитаном рыбного порта. Его имя долгое время носил спасатель, биография Арсения Нохрина есть в “Кольской энциклопедии”.

А “Чесмы” судьба такова. С апреля 1920 года, с установлением советской власти, линкор входил в состав Морских сил Северного моря, стоял в Архангельском военном порту, использовался в качестве учебной базы. Исключен из списков Рабоче-Крестьянского Красного Флота 3 июля 1924 года, разделан на металлолом.

Владимир Сорокажердьев, член Союза писателей России.