В последний вечер перед отъездом Евгении Медведевой в Канаду специальный корреспондент РИА Новости Елена Вайцеховская поговорила с двукратной чемпионкой мира и вице-чемпионкой Олимпийских игр о ее будущем, узнала, боится ли она проиграть, почему без колебаний выбрала в наставники Брайана Орсера и о чем успевает подумать, пока летит надо льдом.

…Мы сидим с Медведевой у пруда в двух шагах от ее родного когда-то катка. Вроде бы все располагает к неторопливому общению, но это иллюзия. Через несколько часов у фигуристки самолет во Франкфурт, затем – в Торонто, затем…

– Женя, вы хоть квартиру успели с мамой присмотреть?

– Да, конечно. Выбрали по интернету. Как можно прилететь в незнакомую страну, не имея жилья?

– То есть в аэропорту вас будет встречать хозяин с табличкой и ключами?

– Нет, меня будет встречать Джейсон Браун. Встретит нас с мамой и отвезет в наш новый дом. А с 18-го числа у меня уже подробно расписан тренировочный план.

 – Вы почти три года выступали в достаточно большом количестве соревнований, никому не проигрывая. Сейчас фактически начинаете карьеру с нуля: новый тренер, новые жизненные обстоятельства, нет никакой ясности, насколько быстро получится адаптироваться и каким может оказаться результат. Вас хоть немного беспокоит мысль о возможных поражениях?

– Знаете, я по своей натуре человек-реалист. Буду убиваться о своем результате только тогда, когда понимаю, что могла бы выступить лучше, но не сделала этого. Я умею признаваться себе в каких-то не слишком приятных вещах. Если буду понимать, что да, это мой предел и на большее я просто на данный момент не способна, то точно так же признаюсь в том, что заняла свое место – то, которое мне положено.

Сейчас я четко понимаю, что для меня начинается абсолютно новая жизнь. Я никогда раньше не жила в другой стране, никогда не тренировалась у иностранных специалистов, никогда в жизни не ела непривычную еду дольше двух-трех недель. То есть абсолютно все меняется. Абсолютно новый лист.

 – Это пугает?

– Нет. Я жду этого с нетерпением. Сейчас, если честно, вообще не думаю о том, что могу кому-то проиграть. Пытаюсь заглянуть как бы на несколько лет вперед. Во-первых, хочу сохранить здоровье. Это главная моя цель. Просто нужно постараться сделать так, чтобы эта цель не мешала результату, найти правильный баланс. В нагрузках, в питании, в ментальном настрое, в физическом состоянии.

 – Вся ваша жизнь до Олимпийских игр в Пхенчхане была ограничена рамками катка. Вы либо тренировались, либо спали, либо готовились к тренировке.

– Так оно и было! На протяжении всех лет, что я катаюсь.

– Сейчас, тем не менее, очевидно, что вы себя внутренне отпустили. У вас появилось свободное время, появилась возможность попробовать совершенно другую жизнь, в которой не так много фигурного катания хотя бы в силу того, что вы расстались с тренером и потеряли возможность ежедневно приходить на каток. Как вы воспринимаете эту "другую" жизнь?

 – Я не то, чтобы отпустила себя. Правильнее сказать, что открыла глаза и просто посмотрела вокруг. Да, у меня была цель – Олимпиада. Я к этому шла, нацеленная только на выступление на Играх, больше ни на что не смотрела. У меня фактически не было друзей, не было каких-либо интересов, при том, что я считаю себя достаточно разносторонним человеком. Не случалось никаких новых знакомств, я их просто не поддерживала из-за недостатка времени, а порой желания. Были только тренировки. Но, видимо, внутри шел какой-то рост.

Зимой, когда я была травмирована и не могла кататься, я вдруг поймала себя на мысли: неужели когда я закончу со спортом, я так и останусь без друзей, без каких бы то ни было занятий и умений, без личной жизни – без всего? И как только после Олимпиады я, что называется, открыла глаза, жизнь сама собой потекла не то, чтобы в другое русло, а просто стала гораздо более объемной, словно из ручейка превратилась в реку. У меня появились друзья, появилась куча интересов, в том числе и предпосылки к будущей профессии, которая может быть мне понравится, а, возможно, 150 раз еще поменяется.

 – А сумеете ли вы добровольно отказаться от этой жизни? Скрутить себя, засунуть в прежние рамки и снова пойти к цели? И захотите ли?

– Захотеть – захочу. Думаю, что буду готова оставить абсолютно все ради результата. Главное – быть реалистом. Не делать что-либо в ущерб себе, своим родным. Я очень часто думаю о том, что моя мама и бабушка в значительной степени пожертвовали своими жизнями ради того, чтобы я имела возможность развиваться, как фигуристка. Если вдруг я буду чувствовать, что не оправдываю их ожидания… Я не хочу этого чувствовать.

– То есть чувство вины по отношению к близким где-то в глубине вашей души иногда все-таки возникает?

– Очень редко. Родители у меня тоже реалисты и понимают, что самое главное в жизни – продолжать работать. Нет результата, значит, работаем дальше. Есть результат? Отлично. Значит, тоже работаем дальше. Вот если я по какой-то причине не выполняю те обязанности, которые должна, тогда возникает чувство вины.

– Как быстро вам удалось прийти в себя после Олимпийских игр?

– Это был долгий процесс. Мой организм и мозг устроены так, что я очень быстро восстанавливаюсь после любых нагрузок. Как ментально, так и физически. Но, после Олимпиады все было очень долго. По сути, только сейчас я могу сказать, что ментально восстановилась полностью.

 – Я как-то разговаривала с Аминой Зариповой, тренером олимпийской чемпионки гимнастки Риты Мамун. И она призналась мне, что после своей собственной Олимпиады, где заняла четвертое место, хотела покончить с собой – считала, что у нее реально закончилась жизнь.

– Я – человек жизнелюбивый, поэтому никогда мысли о суициде меня не посещали. Но было ощущение такой пустоты, словно жизнь действительно закончилась. Думаю, что сейчас я стала шире смотреть на мир и поэтому тоже. Просто сказала сама себе: мне всего 18 лет, и я никогда не допущу, чтобы моя жизнь зависела от того, выиграла я, или проиграла. Такого не будет никогда.

А кроме того, я поняла и другое: если у тебя есть какие-либо запасные пути и запасные ходы, ты всегда намного увереннее и спокойнее идешь к своей цели. И скорее всего ее достигнешь. Потому, что прекрасно понимаешь: если что-то вдруг не получится, всегда можно пойти другой дорогой. Страшно, когда дорожка у тебя одна и она, к тому же, абсолютно не протоптана. Если вдруг обрывается, это реально как конец жизни. Я же могу сказать, что у меня теперь есть друзья, есть время на семью, я готова учиться, учить языки. В общем, жизнь только начинается.

 – Мне доводилось слышать версию, что вы решили уехать в Канаду вовсе не для того, чтобы продолжать серьезно тренироваться. А всего лишь с тем, чтобы таким образом расширить для себя возможность показательных шоу.

 – По секрету вам скажу, что в шоу у меня точно нет недостатка.

– Брайан Орсер был вашей единственной кандидатурой в качестве тренера?

 – Да.

– Почему он?

- Потому, что Юна Ким. Это первое, что мне пришло в голову, когда я стала думать о переходе. Юна в 19 лет выиграла Олимпиаду в Ванкувере, а в 23 с небольшим стала второй на Играх в Сочи. На Олимпийских играх в Пекине мне будет 22. Дело, конечно же, не в ней одной. У Орсера вообще много спортсменов, которых в фигурном катании принято называть возрастными и кто прошел более одой Олимпиады. Юна Ким – лишь одна из них.

– Вас не смутило, что летом Орсер взял к себе в группу довольно много новых фигуристов?

– Ничуть. Я всю свою сознательную жизнь росла и тренировалась в постоянной конкуренции. Меня это абсолютно не смущает. Тем более, что у Брайана основной состав его группы – мальчики. Это раз. Во-вторых, Орсер практикует индивидуальный подход к каждому спортсмену, и сам постоянно подчеркивает это. Поэтому времени и внимания у него хватит на всех. Да и вообще мне нравится, что перед глазами будет очень много спортсменов топ-уровня, которые могут дать мне что-то больше, нежели было раньше.

– Как вам удавалось поддерживать форму с учетом того, что кататься по большому счету было негде?

– Такую форму, как та, что была у меня на Олимпийских играх, чисто физически удержать невозможно, да и не нужно. На Олимпиаде у меня было достаточно сильное истощение – я готовила себя к тому, чтобы выйти на самый пик к произвольной программе. Там у меня был минимальный вес и максимальный моральный настрой. Поэтому после Игр и пришлось долго восстанавливаться.

В весе я прибавила, но не слишком много. Дома у меня есть тренажер, который позволял мне держать мышцы в рабочем состоянии. Что касается функциональной формы, никакой спортсмен не сможет себя удержать без интенсивных тренировок. Для этого я сейчас еду в Канаду.

– Орсер высказывал какие-то пожелания?

– Нет. Думаю, он прекрасно понимал, когда мы с ним разговаривали в Корее, что я буду продолжать тренироваться в силу своих возможностей. То есть – обстоятельств. Будет лед – буду на него ходить. В Москве у меня льда не было. В том смысле, что не было основной базы. Несколько часов перед отъездом на шоу в Японию нам все-таки удалось найти, и я сумела "поднять" некоторые прыжки. Что очень хотелось сделать.

– Слишком давно не прыгали?

– Слишком давно не прыгала. Очень большое удовольствие испытала, когда прыжки наконец-то стали получаться.

– Всегда было интересно, кстати: во время прыжка вы успеваете о чем-либо подумать?

– Обо всем! Тысяча мыслей в голове в этот момент. Я еще и видеть все успеваю, что происходит вокруг. Пытаюсь все контролировать.

– Вы уже обсуждали с Орсером выбор программ на сезон?

– Нет. Прежде всего, я хочу услышать самые разные мнения на этот счет. Мнение не только самого Брайана, но и его помощницы Трейси Уилсон, мнение Дэвида Уилсона, который будет ставить мне программы.

– Вы с этими специалистами лично знакомы?

– С Дэвидом знакома. С Трейси меньше. Как ни странно, с их спортсменами я знакома гораздо лучше. С Юдзуру (Ханю), с Хави (Фернандесом), с Джейсоном (Брауном).

– А чего бы хотели вы сами?

– Если говорить о сезоне в целом, я не собираюсь пропускать никакие старты. Ни открытые прокаты, ни этапы Гран-При. Хотелось бы сменить стиль катания. Во-первых, я изменилась как человек и, наверное, не могу быть прежней и на льду тоже. У меня другое восприятие жизни, другое восприятие мира.

Уверена, что сейчас приеду в Канаду, и у меня в голове все вновь перевернется. Мне хочется попробовать себя на льду в каком-то новом образе. Есть много образов, которые я ни разу не катала, даже не пробовала.

– Какой прыжковый набор вы хотели бы видеть в своих программах?

– У меня есть соображения по этому поводу, но говорить о них пока рано.

– В этом плане вас, видимо, должны вдохновить изменения в правилах, которые ограничивают количество прыжков во второй половине программы.

– Эти изменения дали мне основу для дальнейшей работы, скажем так. Если бы нам сказали, что мы теперь обязаны делать все прыжки во второй половине, я молча пошла бы и сделала.

– Вам всегда нравились те программы, что приходилось исполнять на льду?

– Безумно нравилась самая первая взрослая программа, где я изображаю девушку, которая не слышит. "Каренина" очень нравилась. А вот та постановка, с которой я выиграла второй чемпионат мира, поначалу не нравилась совсем. Я только под конец ее "распробовала". Вкатала, поставила мировой рекорд и мне она понравилась тем, что позволяет достигать цели. А от "Карениной" у меня, что называется, крышу сносило. Особенно после этих "Январских звезд", где только платье красивое было. Я была вся в этой программе.

– Тренер Оксаны Баюл как-то сказал, что если фигурист позволяет себе слишком сильно уйти в образ, заезжая на тройной прыжок, он выедет из этого прыжка, лежа на спине. В какой степени вы позволяете себе отвлекаться от элементов, когда катаетесь?

– "Каренина" позволяла это основательно. Когда я катала эту программу на Олимпиаде, то просто позволила своему телу делать его работу, а сама целиком ушла в образ. Даже не старалась как-то себя отвлекать, представлять, как это иногда бывает, что просто едешь произвольную на тренировке. Была какая-то сумасшедшая внутренняя свобода. Знали бы вы, что творилось у меня в голове, когда началась дорожка шагов!

– И что же?

– Я ехала и сама себя спрашивала: "Ты понимаешь, что это – Олимпиада? Понимаешь, что на тебя смотря миллионы людей, а может миллиард? Понимаешь, что если сейчас сделаешь хоть крошечную ошибку, все покатится к чертям?" И сама себе отвечала: "Понимаю". "Классно?" – "Классно! Продолжаем получать удовольствие!" Абсолютно никакого напряга не было.

– Вам когда-нибудь приходилось задаваться вопросом, почему олимпийские чемпионки прежних лет за редчайшим исключением не смогли или не захотели дотянуть до второй Олимпиады? Почему не смогла остаться Баюл, Тара Липински, Аделина Сотникова?

– Скорее всего, это страх потерять все то, что ты наработал за годы. Желание продолжать кататься есть, как мне кажется, всегда, просто когда человек получает возможность попробовать какую-то другую жизнь, это тоже затягивает. Немногим предоставляется возможность понять, что спорт и нормальная жизнь не всегда могут быть совместимы.

– Я знала борца, который, выиграв Олимпиаду в 23, закончил карьеру со словами: "Не хочу, чтобы жизнь проходила мимо, пока я хожу на тренировки". Знакомое ощущение?

– Нет, такого у меня не было никогда. Было нормальное детство – я играла в игры, правда, не на улице, а в тренажерном зале, но мне было весело. Да и сейчас не считаю, что жизнь проходит мимо. Я закончила школу, поступила в университет.

– А когда успели выучить английский язык?

– Я не учила его целенаправленно. Просто понимала, что у меня нет выбора.

– В каком смысле?

- В самом прямом. Я видела, как иностранные спортсмены моего возраста или чуть старше постоянно болтают между собой на соревнованиях, и каждый раз думала: как же я хочу тоже с вами поговорить, но если бы я только знала – как? Однажды попробовала, потом еще раз попробовала.

Из одной поездки три слова привезла, из другой пять. Где-то в интернете прочитала, как правильно составить фразу, где-то выучила какой-то сленг. И не заметила, как оказалась способна не только разговаривать, но и давать интервью. Получается не безошибочно, да, где-то я запинаюсь, где-то неправильная грамматика. Но меня понимают. И я понимаю людей.

– Вам сложно признаться в том, что вы чего-то не знаете?

– Абсолютно нет. Я кучу всего не знаю. Я кучу всего не умею. Мне не стыдно и не сложно это признавать. Потому что это действительно так.

– Сколько времени вы можете пробыть без фигурного катания, чтобы это не вызывало внутреннего дискомфорта?

– Мало. Очень мало. Я вообще не умею сидеть на одном месте без движения – начинает ломить мышцы и чисто физически становится очень некомфортно. Когда долго не катаешься, происходит тоже самое, ноги ломит постоянно. Еще у меня есть особенность – когда появляется выходной и нет льда, начинает безумно болеть голова, хоть в холодильник ее засовывай! Наверное, что-то такое во льду содержится, без чего я просто не могу. Кроме того, мне просто эмоционально сложно сидеть на одном месте.

– Как быстро теряются навыки катания, когда не тренируешься.

– Это очень быстрый процесс. Перестаешь чувствовать лезвия. Едешь и понимаешь, что вроде бы все делаешь на автомате: сел на конек, поехал, мозг понимает, что нужно делать, а нога раз – и в другую сторону едет. Словно контакт мозга с ногами немножко теряется. Хочешь одного, а оказываешься совсем в другом месте. Все самые нелепые падения у меня из-за этого происходили. Разбитые коленки, локти…

– Возвращаясь к теме вашего отъезда в Канаду: вы ведь не могли не думать о том, каких средств может потребовать ваша новая жизнь.

– В основном об этом думала моя мама. Это была ее задача – понять, насколько мы к этому готовы.

– И как только мама сказала, что готовы...

– Я поняла, что нужно брать коньки в зубы – и в Канаду.

– Вас кто-нибудь пытался отговорить от этого шага?

– Честно? Нет. Вообще…